Топи – результат слияния двух культур, каждая из которых имела свои закидоны, одна другой страшнее. Отец его – крутой программист и настоящий профессор в Университете Аалто, а мать в прошлом – известный в определённых кругах физик, работавший в сфере космического приборостроения. Отец, к слову, финн, а мать, вообще-то, русская. Эти двое встретились на какой-то конференции и влипли друг в друга конкретно так, что на свет появилось аж трое отпрысков: София (25), Топи (17) и Карл (12). Всё его детство – это бесконечное путешествие между двумя и более странами, от поездок вместе с родителями по рабочим делам, до отправления к бабушкам-дедушкам из Оулу, Хельсинки, Москвы или Уссурийска (то ли награда, то ли наказание тем, кто совсем уж достал родителей).

Семья у них была дружная, родственников уйма с обоих сторон, жили в достатке, ни в чем не нуждались. Всё было прекрасно!

Только Топи чувствовал себя белой вороной. Он словно был подкидышем, не внешне – внешне он копия матери и сестры, но по содержанию. Их внутренние книги были совершенно разные по жанрам. Его родные – это цифры, таблицы, сухие и точные расчёты, разработка, строгие термины. Сам он – поэтический сборник, полный метафор и причудливых искажений сознания, абстрактный рисунок яркими красками на обшарпанной стене. Его привлекала живопись и графика, ему нравилось писать рассказы и то, как собирались буквы в строчки. Он млел и тащился с Бродского, Маяковского и Лённрота с Эйно Лейно.

Но от Топи ждали другого. Он должен был продолжить занятие отца, и его старательно, с упрёками и выговором пихали во всё то, что Топи вскоре возненавидел.

Они все хотели «как лучше», ведь вся эта его «блажь» была несерьёзной и ни к чему толковому, конечно же, привести не смогла бы.

Топи пытался. Старался, рвал жилы. Но его мозг не справлялся с нагрузкой, а репетиторы не помогали. Да и не хотел он уже чьей-то помощи. Он хотел совершенно другого. Мысль о том, чтобы идти по чужой дороге, пройденной, строгой и прямолинейной, «слишком простой» была ему совсем не близка.
Ему все эти науки встали костью рыбной поперёк горла.

И настолько сильно всё это надоело, что обычный «подростковый бунт» из хлопанья дверьми и несколькими срывами с истерикой, вылился в многочисленные побеги из дома (по друзьям и знакомым), вранье (прогуливал отчаянно) и связи с плохими компаниями. Топи таскался по впискам лет с двенадцати. Там же научился пить водку «правильно», курить, впервые попробовал лёгкие вещества и тискать девчонок по углам. Ему повезло, что ни к чему серьёзному эти загулы не привели. И повезло, что в какой-то момент он задумался о недопустимости такой жизни в дальнейшем, взявшись за ум и кое-как закончив школу в шестнадцать, не без помощи семьи. От учёбы, предлагаемой родителями, Топи максимально вежливо и корректно отказался, да с него уже и особо не требовали, ведь на замену непослушному Топи рос младший сын, умный не по годам и, казалось, забравший лучшие гены обоих родителей.

Топи же стал спокойней, собранней. Перешёл с уличной жизни на комнатную, открыв для себя интернет-просторы, знакомства по интересам и разные тематические площадки, начиная с  художественных и заканчивая ролевыми, на которые он крепко подсел в старшей школе. Именно там он мог позволить себе выражать своё «внутреннее я», делиться творчеством с единомышленниками и получать столь необходимую поддержку.

И вроде как даже что-то у него начало получаться. И в рисовании он преуспел настолько, что смог даже выбить из отца признание и согласие на поступление в школу искусств от университета, в котором тот преподавал. И в целом «вырос над собой», стал серьёзнее, навёл какой-то порядок в голове и направил внутренний хаос и эмоциональность в нужное русло. И друзей нашёл, пусть и живущих в других странах, но что там эти расстояния, если захотеть их преодолеть – никогда это помехой не было, всегда дорога его манила и радовала, а сами путешествия и мысли о них приносили восторг.

Всё бы ничего, как говорится. Если бы не инквизиция и внезапная информация о его натуре, его истинном «я», той его стороне, которая будто бы и являлась той первопричиной «инаковости» для всех. Топи был одной крови со всем семейством Лааксо, но душа его была в стороне. И часть её, что поразило Топи больше прочего, жила отдельно, в отдалении, где-то, где никто не знал и понятия не имел, и поэтому его пригласили в Академию. Чтобы найти утерянное и объединить.

Новый мир был встречен с вдохновением.

С надеждой и предвкушением. И насколько же было обидно, что душа его всё никак не могла отыскаться. Бродила где-то в стороне, мелькала эфемерной дымкой, тенью. Топи был уверен, что она здесь. Где-то рядом. Был уверен, но не мог найти доказательств. Первый месяц он был полон энтузиазма. Второй – немного поостыл. На шестой уже забил и начал придерживаться политики школьного руководства, пояснившего на самом старте, что, мол, всему своё время и так далее.

Мысль о том, что его дуал погиб, на ум почему-то не приходила, а вот терпение начинало заканчиваться.

Топи не сразу даже понял, что в какой-то момент искусственная «сшивка» порвалась, уступив место «связи». Но было касание – случайное, мимолётное, пробившее насквозь от макушки до пяток электрическим импульсом. И был взгляд – удивлённый и встревоженный. И потеря в толпе.
И случайная встреча – позже – не раз. Непонимание. Ошибки. Запутанная, в общем, история, от которой до сих пор немного стыдно.
Но в конце – обретение друга, которому можно спину доверить.
А может и нечто большее.